|
...Здесь розы в цвету и вина в пене,
И ты, и ты не моя ль?
И полдень в цикадах, и о Шопене
Влюбленный грустит рояль.
Мы хозяева здесь, это наша вилла,
Но зачем так зловещ и злющ,
Точно им колоннады тревога обвила,
Кровавый ноябрьский плющ?
Ни клумб, ни бассейнов и двери все настежь;
В развалинах мы идем.
Как будто прошло буреломом ненастье
По парку, над виллой разгром.
И погреб раскрыт, точно склеп фамильный,
И в землю по грудам стекла,
Разбивши столетний покой могильный,
Виноградная кровь стекла.
Хрустит, осыпаясь с пробоин, известка.
Как люстра, луна с потолка
Лицо твое, вытопленное из воска,
Открыв, качнулась слегка.
Из зала, как эхо, как голос некий,
Призыв сквозь лунную мглу,
Безногий обрубок рояля-калеки
Лежит у эстрады в углу.
Не трогай! Не трогай! В нем пальцы оставишь,
Скорее отсюда бежим.
Осклаблен здесь в челюсти каждый клавиш,
Мне страшен их мертвый зажим.
Но ты не послушалась, тронула струны,
И сумраку наперекор
Вдруг арфою всхлипнул так звучно и странно
Торжественный, скорбный аккорд.
На нас здесь и стены обрушиться рады.
Скорее туда, где жизнь!
Бежим! За разрушенные балюстрады
Цепляясь, держись! Держись!
Но что это сзади за грохот звенящий?
По лестнице... Слышишь? Там...
Рояля, как черного гроба, ящик
За нами ползет по пятам.
Плашмя и ребром, из дверей по ступеням
Безногий рояль-инвалид
Сползает, и грохотом струнным и пеньем
На вилле остаться велит.
Вот он в кипарисах шуршит, громыхая,
Он зубы о камни разбил.
И если догонит, с ним шутка плохая, —
Но где же автомобиль?
Бежать, но куда же? Отрезаны горы,
А в море — ноябрьский шторм.
Мы — призраки прошлого. Горе нам! горе!
Мы гибнем. За что? За что?..